Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

«Параграф восемьдесят семь. Еще господин Цугами утверждает следующее. В Восточных морях видят катацумуридако, пурпурного цвета, с множеством тонких рук, высовывается из круглой раковины размером в тридцать шагов с остриями и гребнями, глаза сгнили, весь оброс полипами. Когда всплывает, лежит на воде плоско, наподобие острова, распространяя зловоние и испражняясь белым, чтобы приманить рыб и птиц. Когда они собираются, хватает их руками без разбора и питается ими. Если приблизиться, хлопнуть в ладоши и крикнуть, от испуга выпускает ядовитый сок и наискось погружается в неведомую глубину, после чего долго не выходит…» («Свидетельство господина Цугами Ясумицу о поясе Восточных морей»).

Язык восходящего солнца похож на столь живо описанного монстра (чье название расшифровывается, кстати, просто: катацумури — улитка, тако — спрут, «т» заменяется «д» вследствие правила озвончения): приманив анимешников красивыми иероглифами, сложными правилами и изящными звуками, он вскоре принимается пожирать им мозг. Горе, горе тому, кто купится на посулы японского языка! Реки слез прольете вы над толстыми учебниками и грамматиками, ибо японский обманчив, и тентакли его — тентакли огненные.

Иногда самое сложное таится в том, что кажется по виду совсем простым. Вот, например, японские падежные суффиксы, или окончания, или частицы, назовите как хотите: слог или два, которые прибавляются к существительному и ставят его в какой-то (если мыслить категориями русского языка) падеж. Вот простейший суффикс «ва», обозначающий падеж тематического подлежащего. Поверьте, мало есть на свете вещей коварнее. И дело даже не в том, что этот суффикс традиционно пишется знаком алфавита «ха», который в этих (и только в этих) случаях читается как «ва». Это так, цветочки. Ягодки впереди.

Обычно тех, кто изучает японский язык, изощренно обманывают, уверяя, будто «ва» — это типа как бы именительный падеж. Многие верят. Что характерно, до поры кажется, что так оно и есть. На первых страницах «Самоучителя японского языка» Б.П. Лаврентьева утверждается, что конструкция «А-ва Б дэс» переводится как «А есть Б». Примеры (с них обычно начинают изучать язык): ватакуси-ва гакусэй дэс — «я студент» (ватакуси — «я», гакусэй — «студент»). Аналогично: Синдзи-ва бака дэс — «Синдзи глупый».

Похоже на подлежащее в именительном падеже? Один к одному! Что подтверждает и учебник И. В. Головнина: «Частица „ва“ выделяет подлежащее как тему высказывания, как заранее данное, нередко с оттенком сопоставления с тем предметом, о котором уже упоминалось». Правда, примерно через 70 страниц те, кто не сбегут по дороге, узнают наконец, что «ва» означает и кое-что еще, и кое-что другое, выделяя в предложении некую «тематическую часть». По примерам можно даже догадаться, что это значит.

На самом деле частица «ва» совсем не равна именительному падежу, в том числе и в примерах, приведенных выше. Равным образом эта частица не выделяет подлежащее. Выделяет она совсем другое: то, о чем идет речь. И совсем не факт, что вот это «о чем мы говорим» связано со словами по другую сторону от «ва» так же, как в русском языке подлежащее связано со сказуемым. Более того, настоящее подлежащее при этом может всего лишь подразумеваться — но не произноситься вслух.

Вот почему ватакуси-ва гакусэй дэс — это дословно «что касается (ва) меня (ватакуси), — [я] студент (гакусэй)». Синдзи-ва бака дэс — «если говорить (ва) о Синдзи, — [он] придурок (бака)». И только так. Иначе вы рискуете тотально выпасть из реальности, столкнувшись с фразой типа боку-ва эби дэс. Боку — «я», эби — «креветка». И что? «Я креветка»? С чего бы японцу называть себя креветкой? А ни с чего. Говорит он совсем другое: «Что касается меня, — креветка». При этом какие-то слова опущены. Например, [мне нравится]. Или [я ненавижу]. Или [я хочу заказать], если японец сидит с друзьями в ресторане. Все зависит от контекста.

А если кому-то кажется, что это слишком просто и достаточно ясно, вот вам отрывок из интервью с Такуей Хосоганэ, чуть было не павший жертвой ретивого переводчика. Тот посчитал в какой-то момент, что фразу Рё-тимо-сан-ва Noein-о митэ дзутто фан датта следует переводить в лоб: аниматор Рё-тимо, посмотрев (митэ) Noein, стал большим поклонником (дзутто фан) [анимации?]. Беда в том, что этот самый Рё-тимо отдельные сцены Noein не просто смотрел — он их рисовал. А открывался ларчик просто — частицей «ва»: «Что касается (ва) Рё-тимо, [я] зафанател [от его стиля], посмотрев Noein…»

Потому, если вы решите изучать японский и встретите в тексте частицу «ва», не смотрите на нее свысока. Мы все — сынки перед ней. Во всяком случае, в русском ничего похожего не придумано. Японский-ва удачи. Блинский блин-ва с нами дэс!

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

В те времена, когда Хаос уже начал сгущаться, но еще не были явлены ни Силы, ни Формы, и не было еще ничему Имени, и ни в чем Деяния, кто мог бы тогда познать его образ? Вопрос вопросов! Правда, если верить древнеяпонскому литпамятнику «Кодзики», дальше, несмотря на мрачный зачин, всё было хорошо. Небо отделилось от Земли, три божества совершили почин творения, раскрылись мужские и женские начала, а потом два духа стали родоначальниками всех вещей. Не самая понятная история в мире — но всё-таки история.

Хуже, когда Хаос сгущается настолько, что Сил нет уже никаких. В середине апреля ваш покорный слуга был застигнут врасплох просьбой коллеги Корнеева помочь с переводом на японский вопросов для Такуи Хосоганэ, режиссера клипа на песню с мудреным названием «Под мостом Нихонбаси, проект R» («Нихомбаси ко:касита R кэйкаку»; напомню, что знак «:» в русской транслитерации следует за долгим гласным звуком). В числе прочего мы пытались понять, есть ли хоть какое-то соответствие между прекрасным видеорядом клипа и текстом песни. Для этого пришлось разыскать «лирику» на японском, потому что на слух она восприниматься не желала. Иероглифы, скажу честно лучше, помогли нешибко.

https://soundcloud.com/1stplace/r-sample
Nihonbashi Koukashita R Keikaku (sample) by 1stPLACE

По-японски это дело выглядит вот так:

3,2,1,0で瞑想中
アンテナを張ってみよう
3,2,1僕は研究中
ミラー越しに見てた
愛なんて信じちゃいけないよ？
その雰囲気（ムード）はちょっとダサいね
濁っちゃった空気は知らないよ
無視してさ、進もう
白線を踏み外さないように未来へ
振り向いて、忘れないように右へ倣った
自動車も自販機もいないのかい？
切なくって
飛行機は空からキラキラ光ってた
嘘つき土曜日もコンクリートは見ていて
真夜中が何度も廻るよ

Разберемся с первыми строчками:

3, 2, 1, 0-дэ мэйсо:тю:

«Три, два, один, ноль-дэ…» Дэ — показатель инструментального падежа: посредством чего-либо. Мэйсо: — медитация, размышление. Тю: — «в процессе» (знак «середина»). То бишь: «Три, два, один, ноль — веду счет и вот так медитирую».

антэна-о хатэ миё:

«Попробую-ка выпустить антенну». Или много антенн, потому что множественного числа в японском нет. «Попробую-ка» дословно — что-то вроде «имею намерение постараться».

3, 2, 1 боку-ва кэнкю:тю:

«Три, два, один — я веду исследование». «В процессе исследования», та же «середина».

мира: коси-ни митэта

«Я глядела по ту сторону зеркала». Поперла кэрролловщина!

Итого: лирическая героиня то размышляет, то ведет некие исследования по ту сторону зеркала, норовя при этом еще и выпустить антенны. Может быть, дальше станет яснее?

аи нантэ синдзитя икэнай ё?

Вижу знакомый до боли иероглиф «любовь»! Наверное, это песня всё-таки про нее. Про любовь. Итак: «Нельзя верить во всякую там любовь?» Это вопрос, обращенный, надо думать, к слушателю по ту сторону зеркала.

соно фунъики-ва тётто дасай нэ

«Такой настрой слегка…» Слово дасай имеет кучу значений, и все негативные, от «пошлый» и «противный» до «старомодный» и «омерзительный». Как-то тупо, короче говоря, не верить в любовь.

ниготтятта ку:ки-ва сиранай ё

«Не знаю, что такое загрязненная атмосфера». Редкая песня сегодня обойдется без экологии и ее проблем.

муси ситэ са, сусумо:

«Проигнорирую, двинусь дальше». Гордо так проигнорирую, чем порукой — частица са, которая, как написано в грамматике Сэмюэля Мартина, знаменует собой энергичность и напористость. Вот возьму и…

Терзать читателей далее смысла нет, потому что осмысленнее текст не становится. В нём есть и будущее, в которое надо шагать как по белой линии, не оступаясь; и лживая суббота, в которую вглядывается героиня; и многократно возвращающаяся полночь. При желании можно, конечно, выстроить из обрывков фраз словесную конструкцию и сказать, что она отражает внутренний мир вокалоида. Можно сделать и эквиритмический перевод, то бишь перевести текст так, чтобы поклонники IA смогли подпевать по-русски. Типа:

//три-два-раз-ноль я размышляю
эх, антенны выпустить бы мне
три-два-раз вот я изучаю
сквозь зеркало я смотрю

ты в любовь совершенно не веришь?
ну и дура же ты, я скажу
чем тут пахнет — я не замечаю
на фиг, на фиг, пойду я себе…//

Как ни крути, эта песня напоминает другую, родом из детства:

//по реке плывет кирпич
деревянный как стекло
ну и пусть себе плывет
нам не нужен пенопласт

если хочешь закурить
в углу валенки стоят
эта песня про любовь
что тебя танк раздавил//

Если серьезно, песня IA многое говорит нам о том, как функционирует поэзия в языке с существенно иными, чем в русском, отношениями между словами и контекстом. В русском абсурдный «набор фраз» либо откровенно смешон, либо загадочен (вспомним стихи Джорджа Гуницкого, на которые иногда пишет песни сам БГ: бьет колокол, похожий на окно / все птицы обескрылены давно…). В японском же любое слово может означать больше, чем в русском, кроме того, все привыкли, что львиная доля пояснений опускается за ненадобностью. Таким образом, что русскому сгущенный хаос, то японцу — повод вообразить некий стройный сюжет, в котором найдется место и грязному воздуху, и антенне, и зеркалам. Или по меньшей мере предположить, что такой сюжет есть. И — как в песне, гордо не замечая абсурда, двинуться дальше.

«Под мостом Нихонбаси…» — не общее место, но и не исключение из правил. Скажем, песни из аниме «Меланхолия Харухи Судзумии» местами столь же хаотичны, и требуется приложить немало усилий, чтобы сложить из разрозненных словосочетаний русский текст, который не будет выглядеть как «эта песня про любовь». Да здравствует японский Хаос!

Домашнее задание: попробуйте на досуге преобразить начало «Под мостом Нихонбаси…» во что-нибудь логичное. Может быть, у вас получится. В конце концов, темными местами переводчика не испугаешь. К тому же культура Страны восходящего солнца буквально зиждется на темных местах. Взять тот же «Кодзики»: медведь-оборотень выпустил свои когти, и был добыт небесный меч у Такакура; хвостатые существа представали ему в пути, и большой ворон указал дорогу на Есину… Постепенно дело дошло и до рождения японских поэтов-песенников. Помянем же нервные клетки, павшие в неравной борьбе с их текстами. И — не сдаваться: блинский блин с нами! —НК

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Перевести, как известно, можно любой текст. Во всяком случае — дословно. Беда в том, что дословный перевод — подстрочник — мало кому согреет душу. Читателю и зрителю подавай художественный перевод без того, что переводчики и редакторы называют «кальками». Калька — это когда вы видите, например, в английском тексте «I have a headache» и в переводе пишете «я имею головную боль» вместо «у меня болит голова», и потом имеете головную боль после разговора с редактором.

В переводе с японского, который по структуре, грамматике и прочему от русского куда дальше, чем язык Шекспира, калечные (с ударениями на первый или второй слог) конструкции выглядят чудовищно. Взять хоть простенькое и коротенькое слово «ото», записываемое не самым сложным иероглифом в девять черт (音: наверху — «вставать», внизу — «солнце») и означающее «звук». Это, поверьте мне, кошмар переводчика.

Вспомним одно из двух самых известных хокку великого японского поэта Басё — про лягушку (второе, понятно, про улитку):

//фуруикэ я
кавадзу тобикому
мидзу-но ото//

Подстрочник:

//древний пруд, о
лягушка прыгает
звук воды//

Именно так: звук воды. Басё не уточняет — хотя в японском вполне себе есть средства для того, чтобы уточнить, как именно прозвучала вода, когда в нее вторглась пресловутая лягушка. Громкий всплеск раздался или тихий всхлип — это науке неизвестно. Звук воды. Всё. Вот как хочешь, так и понимай.

Собственно, японский читатель именно это и делает: понимает как хочет. Японский язык на кончике кисти умного автора вроде Басё превращается в картину, на которой контуры едва обозначены: нам дают достаточно информации, чтобы примерно понять, что происходит, но крайне недостаточно для того, чтобы прочувствовать, как именно разворачивается действие. Японцы предпочитают многие вещи не уточнять в принципе, полагая, что в контексте собеседник (или читатель) всё, что нужно, поймет и так. Доходит до смешного: некий писатель не уточнил пол второстепенного персонажа, скрыв его за бесполой фамилией, и когда переводчик-англичанин подступился к писателю с вопросом, с кем мы имеем дело, с he или she, автор развел руками — он и сам не знал…

Возвращаясь к лягушкам: там, где японский язык может позволить себе туманный намек, русский просто-таки требует уточнения. «Звук воды» по-русски — это пресная фраза. Нехудожественная. Никакая. Если ограничиться по-русски «звуком», читатель ощутит себя обманутым. Иными словами, адекватный перевод невозможен: японский текст предлагает интерактив, множественность смыслов, распутье, где каждый выбирает дорогу себе по вкусу; русский же текст — это, как правило, один путь — извилистый или прямой, но один-единственный.

Так что абсолютно права была Вера Маркова, когда перевела «звук воды» классической фразой «всплеск в тишине». Разумеется, переводчик додумал за автора — мы не можем быть уверены в том, что Басё имел в виду именно всплеск. Но не додумать было нельзя.

Какое отношение Басё имеет к аниме? О, самое прямое. Макото Синкай, в универе изучавший, напомню, японскую литературу, написал повесть «5 сантиметров в секунду» неплохим японским языком. И этих «ото» у него там — видимо-невидимо (и слышимо-неслышимо). Несколько примеров с дословным переводом: «муси-но ото» — «звук насекомых», «ики-о ному ото» — «звук глотаемого вздоха», «рё:ри-но ото» — «звук готовки», «ки:-о татаку ото» — «звук стучания по клавиатуре», «амэ-но тихё:-о татаку ото» — «звук дождя, стучащего по поверхности земли», «нурэта до:ро-о курума-га субэру ото» — «звук машин, скользящих по мокрой дороге», «хо:тё:-но ото я канкисэн-га мавару ото» — «звук кухонного ножа и звук вращающегося вентилятора»…

Что самое противное, все мы отлично представляем себе, о чём идет речь. На уровне именно что звука. Но, блинский блин, как это сказать по-русски?

Понятно, что в каждом случае решение ищется отдельно. И, конечно, переводчик по большому счету только тем и ценен, что подбирает адекватную словесную форму авторскому содержанию. Да и русский язык на деле полон звуков. Так, цикады по-русски могут стрекотать, петь, в том числе хором, в том числе нестройным, давать концерт, наконец. «Звук дождя, стучащего по поверхности земли, и звук машин, скользящих по мокрой дороге» превратились в переводе вашего покорного слуги в «шелест дождя и шуршание машин на мокром шоссе», и, честно сказать, этой фразой я горжусь — в ней достаточно «ш», чтобы въяве расслышать то, о чем пишет Синкай. С кухонным ножом всё более-менее понятно — «стук кухонного ножа» («в лесу раздавался», ага). Звук, издаваемый вентилятором, не столь очевиден, оттого появился «шум включенного вентилятора» — не лучшее решение, но, положа руку на сердце, и не худшее. И так далее.

Домашнее задание: попробуйте на досуге превратить в удобочитаемые русские фразы «тэйся сита дэнся-но эндзин-ото» — «звук мотора поезда, совершившего остановку», а также «ками-но мато-о я-га цурануку ото» — «звук стрелы, поразившей бумажную мишень». Удачи. Блинский блин с нами! —НК

Русскоязычное издание повести Макото Синкая «5 сантиметров в секунду» в переводе Николая Караева готовится компанией Reanimedia.

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

C японской анимацией (манге больше повезло) в России сложилась ситуация, немыслимая, допустим, в литературе: перевод с языка оригинала тут — не норма, а исключение. Обычно фэнсуберы переводят аниме с английского. Оно и понятно: английский худо-бедно учил почти каждый, а людей, знающих японский хоть приблизительно, мало. И аниме многие из них не смотрят. Поэтому вместо перевода мы имеем чаще всего переперевод.

Да, так быстрее и дешевле. Да, может быть, так даже интереснее, если иметь в виду интеллектуальную игру «угадай оригинал». Но только скорость, деньги и мелкие личные удовольствия к переводу как таковому не имеют никакого отношения.

Проблема переперевода, как и проблема списывания у соседа по парте, упирается в доверие. Даже если вы уверены, что сосед знающ и умен, ничто не мешает ему сглупить и ошибиться, а то и, сойдя с ума, сочинять матерные частушки вместо того, чтобы писать сочинение на тему «Протодаосизм в романе Льва Толстого „Война и мир“». «Кол» в четверти будет, между прочим, у вас.

Объясню на примерах. Самый безобидный случай: русский фэнсуб «Меланхолии Харухи Судзумии», серия первая, реплика первая. «Сунао-ни суки-то иэнай кими-мо…» — поет Микуру. «Не могу сказать тебе, что мне нравится в тебе!» — подпевают фэнсуберы, не подозревая, что стреляют мимо всех мишеней. Ибо дословный перевод японской фразы — «Ты не можешь откровенно сказать: „[Ты мне] нравишься“».

Почему так вышло? Видимо, потому, что опозорились фэнсуберы английские («I can’t tell you I like you in person!»), а наши у них тупо списали. Переводили бы с японского — сразу увидели бы, что «не можешь сказать» («иэнай») относится к «ты» («кими»). Песенка о том, что Микуру — девушка робкая, но парень ей попался еще робче.

Это, повторю, самый безобидный случай. Куда хуже обстоит дело, когда вроде бы никто не ошибся, но… Вот характерное место из миядзаковского «Порко Россо». Паря над океаном на честном слове и на одном крыле, главгерой хвалит мотор своего самолета: «Со: со: ии ко да но, эндзин-тян!» Английская версия: «That’s right, engine! Good boy!»

Смысл передан верно, дословно было сказано: «Так, так, хороший мальчик, мотор-тян!» Лишь уменьшительно-ласкательный суффикс пропал втуне. Но не потому, что переводчик не ведает, что такое «тян». Ведает. Просто в английском образовать уменьшительную форму от «мотора» нельзя при всем желании — нет в языке таких средств. А в русском они есть: «Вот так, моторчик, молодец…» Согласитесь, есть разница между «мотором» и «моторчиком». И если переводить «Порко» с английского, эта разница будет утрачена безвозвратно. (К слову, в английском варианте «Улитки на склоне» братьев Стругацких слово «машинка» перевели тяжеловесным «machine» — и вся лирика моментально исчезла. По-японски же машинка вполне могла стать машиной-тян.)

Занимаясь перепереводом, легко пропустить нюансы изначального текста, — и прощай, моторчик!

И последний пример: когда, переводя на английский, ошиблись намеренно. Бывает и такое: японцы, гордые тем, что говорят на сложнейшем в мире языке, упрощают переводы сплошь и рядом. В аниме Umi-ga kikoeru студии Ghibli есть сцена, где героиня играет в теннис с одноклассницей, а за ними наблюдают восхищенные мальчики. Один из них восклицает: «Тэнису-бу-но Сэри-га кодомо ацукаи дзя!» — «[Она] разгромила Сэри из теннисной секции, как ребенка!» В субтитрах на официальном DVD значится: «She didn’t even break a sweat!» — «Она даже не вспотела!» Смысл (как бы) тот же самый, что до подробностей… к чему гайдзинам подробности?

В итоге, переводя японский текст с английского, рискуешь потерять всё: и смысл, и эмоции, и детали. Так что, брат переводчик, переводи-ка аниме с японского. Если же, не зная нихонго хоть приблизительно, ты переводишь с английского — не удивляйся. —НК

Николай Караев работает переводчиком: он глядит в тексты до тех пор, пока тексты не начинают глядеть в него. Время от времени переживаний набирается на колонку для «Отаку».

Переводчики обожают вчитываться в чужие переводы. И заглядывать при этом в оригинал. Чтобы можно было, сравнив пару абзацев, вознегодовать: «Да елки ж палки! Он(а) совсем дуб, да? Хоть бы в словарь заглянул(а)!..»

Надо сказать, что для таких восклицаний часто находятся весомые поводы. Но сдается мне, что куда полезнее, да и познавательнее анализировать собственные ошибки. Ну или почти-ошибки, которые вполне могли вкрасться в текст, если бы ты вовремя не дал себе по лбу и не повторил в сотый раз главную мантру переводчика: «Стоп, а не дурак ли я?»

Особенно когда переводишь с японского. (Запомнил? Повтори!)

Итак: эта поучительная во всех отношениях история произошла, когда я переводил (с японского, по тексту, милостиво присланному с вершины Фудзи в электронном виде) аниме Макото Синкая «5 сантиметров в секунду». Часть вторая, «Космонавт». У героини, школьницы Канаэ Сумида, есть собачка по прозвищу Кабу. Нормальное такое прозвище, если учесть, что «кабу» — это японский вариант английского «cub» («щенок»). Правда, в японском есть еще одно слово «кабу» со значением «пень», но оно пишется иероглифом, а то «кабу», которое «cub», как и полагается заимствованиям, пишется знаками алфавита «катакана». Японский язык, чтоб вы знали, изнемогает под пятой чудовищной омонимии. Масса японских слов произносится одинаково, а пишется по-разному и означает тоже разное.

В одной из сцен старшая сестра спрашивает у Канаэ: «Заехать за тобой после школы?» «Не надо, — говорит та. — Кабу-дэ каэру».

«Кабу» написано катаканой. «Каэру» значит «вернусь домой». «Дэ» — показатель инструментального падежа: «чем», «посредством чего». «Басу-дэ» — «автобусом», «на автобусе» (от английского «bus»). «Кабу-дэ»… э… «на Кабу». На собачке?!?

Стандартный кошмар переводчика: видимость нулевая, полет нормальный. Ты не понимаешь, о чем речь, и впадаешь в ступор. Достойное аниме превращается в комедию абсурда: японская школьница едет домой верхом на несчастной собачонке. Не бывает. Но что тогда значит «кабу-дэ каэру»?

Я два часа листал грамматики, силясь проникнуть в тайны частицы «дэ». Я изошел холодным потом в думах о японском инструменталисе. Я размышлял долго и мучительно — и придумал… О, какую красивую и логичную теорию я придумал! Суть ее сводилась к тому, что глагол «каэру» акцентирует внимание не на процессе возвращения домой, а на результате, и героиня имеет в виду, что она пойдет пешком, а у дома ее встретит, радостно виляя хвостом, верная псина. «Вернусь домой [пешком и буду встречена] посредством Кабу», — вот что говорит Канаэ. Или как-то так.

Я был жутко горд собой. Настолько, что успел изложить эту проникновенную теорию трем людям, бесконечно далеким от проблем японской грамматики, и все они восторженно кивали головами: как здорово! как сложно! А я скромно так улыбался и поздравлял себя: постигнут еще один аспект дивного японского языка…

Беда в том, что в следующей сцене героиня возвращается домой на скутере. И тут настает черед главной мантры переводчика. Вердикт однозначен: дурак, чего уж. Можно было сразу догадаться, что «кабу» — это японское переосмысление названия модели скутера Honda Super Cub. «Вернусь на „кабе“». И никаких тебе тайн частицы «дэ».

А как же собачка? А никак. Совпадение. Я же говорю — омонимия изуродовала японский язык, как Бог черепаху, про это, кстати, во всех учебниках пишут. И кочует из пособия в пособие чудесный диалог агронома и любителя театра «но»: поскольку «сельское хозяйство» по-японски тоже будет «но», эти двое никак не могут понять, что говорят каждый о своем.

Так про что я? Ах, да: заметил тут в одном аниме вопиющую ошибку переводчика… Ладно, ладно, шучу. —НК